Название: Мой лейтенант
Фэндом: Ориджинал
Размещение: с разрешения автора
Посвящается: .Антошин. Для тебя, родной. Ты сам всё знаешь.
«…Это мой лейтенант – я с ним в рейды ходил.
Это мой лейтенант – он меня заслонил.
Он мне больше, чем друг! Он мне ближе, чем брат!
Это мой лейтенант!...»
Это мой лейтенант – он меня заслонил.
Он мне больше, чем друг! Он мне ближе, чем брат!
Это мой лейтенант!...»
А.Драт, А.Газалиев «Мой лейтенант»
читать дальше
Руки немеют, начинает поташнивать. Когда прекратились взрывы? Не помню. Левый глаз ничего не видит. Задело? Или это кровь запеклась? Чьи-то голоса, мне что-то хотят сказать, кричат, дёргают за плечо. Отвалите, мать вашу! Не трогайте! Не забирайте! Он умирает, вы ничем ему не поможете! Не забирайте – пусть он свой смертный час встретит у меня на руках!
- Братишка, - шепчу я. – Что же ты, братишка? – моя дрожащая рука стирает грязь и кровь с губ Глеба, его щеки. Друг хрипит, пытается закашлять, кривится. – Лейтенант, ты меня решил кинуть, да? Бросить в этой дыре?
- Миха, отойди, - слышу надрывающийся голос Сани Майского.
- Пошёл нах…! – кричу я, и ещё крепче прижимаю к себе Глеба, покачиваясь. – Мы же столько прошли, брат!
Глаза друга в какой-то момент странно вглядываются в моё грязное лицо, по которому я одной ладонью размазываю слёзы, и как-то мгновенно его взгляд застывает, и мне кажется мой лейтенант улыбается.
…Со стороны я опять слышу голоса.
- Что здесь, бля?!
- Да вот – Мишка умом тронулся, над лейтенантом свои воет, оторвать всё никак не можем!
- Откачаете?
- Нет, не жилец…
- Миха, он мёртв! Да приди в себя! – опять надрывается Саня. Что он такое говорит? Почему ты мне врёшь, Саша? Посмотри – Глеб улыбается, смотрит на меня и улыбается! Не хрипит и кашель прекратился, не цепляется, как ненормальный за мои плечи. Когда он поправится, я ему расскажу кто он – синячищи останутся, пиздец! Глеб, не лезь больше за меня под пули, ладно? Глеб, почему ты молчишь?
Глаза лейтенанта всё так же немигающим взглядом смотрят, губы искажены и не поймёшь уже – улыбка или они искривлены предсмертной мукой.
- Глеб! Глеб! – я трясу его, как ненормальный. Саня не выдерживает, отворачивается. Боковым зрением вижу как его сгибает пополам и выворачивает наизнанку. Матерится капитан, отпихивает его в сторону. На меня опять орут. Вы что не видите, вы не видите?! Глеб!
В затылке тупая боль и в голове потемнело. До боли, до судорог, мёртвой хваткой вцепляюсь в бушлат лейтенанта. Какая-то возня, боль в ладони. Глеб……В один миг всё проясняется – я вижу как уносят его тело, пытаюсь рвануться в след.
- Не надо, Миха, всё…он мёртв, - голос Сани сам мёртвый и тусклый. Он держит меня крепко, прижимая со всей силы к себе, стараясь одновременно успокоить и не дать сорваться. Я ору, как ненормальный. Мне не хватает воздуха, я не могу сказать ни слова, только едва слышно подвывать! Он был жив несколько минут назад! Он увидел то, чего не увидел я, и успел стать между мной и СВД в руках снайпера. Глеб! Лейтенант!....
Я прихожу в себя в госпитале, медсестра ставит капельницу, рядом, у моей кровати спит Саня. Я сорвал голос, пытаюсь выдавить из себя хоть слово, но вырывающиеся из горла звуки больше похожи на карканье.
- Лежите, лежите, - зачастила медсестра.
Саня дёрнулся и тут же проснулся.
- Миха, как ты?
- Что с Глебом? – я спрашиваю не потому что не помню, что произошло, а потому что надеюсь, что вдруг…
Но Саня сразу сник, побледнел.
- Умер, ещё тогда…
- Тогда? – переспрашиваю, не понимая Саниной интонации.
- Два дня назад, на твоих руках. Не заставляй меня вспоминать это, ладно? Меня только вчера трусить перестало.
- Нежный мальчик? Увидел смерть и сразу обделался?
- Давай не будем об этом, Мих…
- Не будем?! О друге моём погибшем, который за меня пулю принял, не будем? Это ты можешь превратить его имя в сотни других в списках погибших, но имя моего лейтенанта…, - мой голос обрывается и я больше не могу сказать ни слова. Пытается подойти медсестра, но Саня легонько отталкивает её и рычит: «Выйди». Женщина не пререкается и тут же исчезает за дверью.
- А ты знаешь, что от трупа твоего лейтенанта я тебя едва оттащил? Ты был ранен, чуть не истёк кровью. Я не знаю каким чудом тебя не убило осколками! Тебя два дня откачивали!
Пытаюсь возмутиться, ответить, но не могу сказать ни слова.
- Хорошо, что ты молчишь. Вот и помолчи – я скажу. Глеб был отличным парнем, смелым солдатом, но он погиб! А ты должен жить дальше! Ты считаешь я не понимаю? Я сам думал, что кончусь, когда в лагере у «духов» нашёл Вовку…по частям! Когда твой друг умирал – ты был рядом, а когда эти суки издевались и пытали моего Вовку, меня рядом не было! Я чуть с ума потом не сошёл! Я знаю – это больно, боль никогда не пройдёт, понимаешь, никогда! Больно будет всегда, когда вспоминаешь, смотришь на фотографии, кажется, что слышишь его смех. Но ты, козёл, должен и о других думать! У тебя осталась мать, сестрёнка с братом. Им ты нужен не меньше, чем был нужен Глебу! Но нашего мрачного лейтенанта больше нет, а они остались! Не вздумай в первом же бою геройски погибнуть за Родину! – Саня, поднялся на ноги и глядя как по моим щекам текут слёзы, отвернулся и вышел, прихрамывая.
«Опять тревога, и снова ночью вступаем в бой…» - слышу песню Контингента из УАЗика, стоящего под окнами госпиталя, и тяжело вздыхаю. Завтра выписка, отпуск домой. Тело моего лейтенанта в цинковом гробу уже отправили в наш маленький спокойный городок, где в несколько семей ворвалось страшное слово «Афганистан». Мать прислала письмо, пишет что Анна Петровна, мать Глеба, слегла – с сердцем плохо. Бедная женщина…
Достаю из тумбочки блокнот, который по моей просьбе приволок Саня. В этом старом потрёпанном блокноте одна из моих самых ценных вещей – фотография Глеба. Молодой, весёлый, в гвардейской форме и голубом берете, и – самое главное – ЖИВОЙ! Этого больше не будет, таким он остался только на этой фотографии. На обороте надпись: «Другу Михе на долгую память» и витиеватая размашистая подпись. Долгую память, Глеб, очень долгую – на всю жизнь.
Возвращение в родной город не принесло много радости. Счастливые слёзы матери и сестры, расспросы брата и старых приятелей «ну как оно?». Как? Заебись! Лучшего не испытывал! Не желаете сами попробовать? Двухгодичная путёвка в адский санаторий под названием Герат на базе отдыха Афганистан, питание и проживание бесплатно! Соглашайтесь, выгодно! Так как? Нет, не желаете? Зря, ой зря…
Наконец, оставшись один, бреду к кладбищу. Оно у нас недалеко, совсем рядом. Твой последний путь был не таким уж долгим, братишка. Прохожу мимо могил бати, деда, бабки – простите, я сегодня не к вам. Свежие могилы отыскать нетрудно. Могила Глеба до сих пор вся в венках, из-под которых виднеется краснозвёздная пирамида надгробия. Аккуратно раздвигаю венки и смотрю на фотографию. Достаю из кармана флягу, в который был припасён спирт и делаю несколько глотков, усаживаюсь рядом с могилой, тяну руку к фотографии.
- Спи спокойно, воин. Пусть земля тебе будет пухом, братишка.
Выкурив несколько сигарет, я ухожу – может ненадолго, может навсегда, одному Богу это только известно. Как бы там ни было, мы встретимся, Глеб, а на небе или всё-таки мне ещё суждено вернуться к тебе сюда будет видно, мой лейтенант.
©Рэйвенхарт 27.11.2010 02.22
- Братишка, - шепчу я. – Что же ты, братишка? – моя дрожащая рука стирает грязь и кровь с губ Глеба, его щеки. Друг хрипит, пытается закашлять, кривится. – Лейтенант, ты меня решил кинуть, да? Бросить в этой дыре?
- Миха, отойди, - слышу надрывающийся голос Сани Майского.
- Пошёл нах…! – кричу я, и ещё крепче прижимаю к себе Глеба, покачиваясь. – Мы же столько прошли, брат!
Глаза друга в какой-то момент странно вглядываются в моё грязное лицо, по которому я одной ладонью размазываю слёзы, и как-то мгновенно его взгляд застывает, и мне кажется мой лейтенант улыбается.
…Со стороны я опять слышу голоса.
- Что здесь, бля?!
- Да вот – Мишка умом тронулся, над лейтенантом свои воет, оторвать всё никак не можем!
- Откачаете?
- Нет, не жилец…
- Миха, он мёртв! Да приди в себя! – опять надрывается Саня. Что он такое говорит? Почему ты мне врёшь, Саша? Посмотри – Глеб улыбается, смотрит на меня и улыбается! Не хрипит и кашель прекратился, не цепляется, как ненормальный за мои плечи. Когда он поправится, я ему расскажу кто он – синячищи останутся, пиздец! Глеб, не лезь больше за меня под пули, ладно? Глеб, почему ты молчишь?
Глаза лейтенанта всё так же немигающим взглядом смотрят, губы искажены и не поймёшь уже – улыбка или они искривлены предсмертной мукой.
- Глеб! Глеб! – я трясу его, как ненормальный. Саня не выдерживает, отворачивается. Боковым зрением вижу как его сгибает пополам и выворачивает наизнанку. Матерится капитан, отпихивает его в сторону. На меня опять орут. Вы что не видите, вы не видите?! Глеб!
В затылке тупая боль и в голове потемнело. До боли, до судорог, мёртвой хваткой вцепляюсь в бушлат лейтенанта. Какая-то возня, боль в ладони. Глеб……В один миг всё проясняется – я вижу как уносят его тело, пытаюсь рвануться в след.
- Не надо, Миха, всё…он мёртв, - голос Сани сам мёртвый и тусклый. Он держит меня крепко, прижимая со всей силы к себе, стараясь одновременно успокоить и не дать сорваться. Я ору, как ненормальный. Мне не хватает воздуха, я не могу сказать ни слова, только едва слышно подвывать! Он был жив несколько минут назад! Он увидел то, чего не увидел я, и успел стать между мной и СВД в руках снайпера. Глеб! Лейтенант!....
Я прихожу в себя в госпитале, медсестра ставит капельницу, рядом, у моей кровати спит Саня. Я сорвал голос, пытаюсь выдавить из себя хоть слово, но вырывающиеся из горла звуки больше похожи на карканье.
- Лежите, лежите, - зачастила медсестра.
Саня дёрнулся и тут же проснулся.
- Миха, как ты?
- Что с Глебом? – я спрашиваю не потому что не помню, что произошло, а потому что надеюсь, что вдруг…
Но Саня сразу сник, побледнел.
- Умер, ещё тогда…
- Тогда? – переспрашиваю, не понимая Саниной интонации.
- Два дня назад, на твоих руках. Не заставляй меня вспоминать это, ладно? Меня только вчера трусить перестало.
- Нежный мальчик? Увидел смерть и сразу обделался?
- Давай не будем об этом, Мих…
- Не будем?! О друге моём погибшем, который за меня пулю принял, не будем? Это ты можешь превратить его имя в сотни других в списках погибших, но имя моего лейтенанта…, - мой голос обрывается и я больше не могу сказать ни слова. Пытается подойти медсестра, но Саня легонько отталкивает её и рычит: «Выйди». Женщина не пререкается и тут же исчезает за дверью.
- А ты знаешь, что от трупа твоего лейтенанта я тебя едва оттащил? Ты был ранен, чуть не истёк кровью. Я не знаю каким чудом тебя не убило осколками! Тебя два дня откачивали!
Пытаюсь возмутиться, ответить, но не могу сказать ни слова.
- Хорошо, что ты молчишь. Вот и помолчи – я скажу. Глеб был отличным парнем, смелым солдатом, но он погиб! А ты должен жить дальше! Ты считаешь я не понимаю? Я сам думал, что кончусь, когда в лагере у «духов» нашёл Вовку…по частям! Когда твой друг умирал – ты был рядом, а когда эти суки издевались и пытали моего Вовку, меня рядом не было! Я чуть с ума потом не сошёл! Я знаю – это больно, боль никогда не пройдёт, понимаешь, никогда! Больно будет всегда, когда вспоминаешь, смотришь на фотографии, кажется, что слышишь его смех. Но ты, козёл, должен и о других думать! У тебя осталась мать, сестрёнка с братом. Им ты нужен не меньше, чем был нужен Глебу! Но нашего мрачного лейтенанта больше нет, а они остались! Не вздумай в первом же бою геройски погибнуть за Родину! – Саня, поднялся на ноги и глядя как по моим щекам текут слёзы, отвернулся и вышел, прихрамывая.
«Опять тревога, и снова ночью вступаем в бой…» - слышу песню Контингента из УАЗика, стоящего под окнами госпиталя, и тяжело вздыхаю. Завтра выписка, отпуск домой. Тело моего лейтенанта в цинковом гробу уже отправили в наш маленький спокойный городок, где в несколько семей ворвалось страшное слово «Афганистан». Мать прислала письмо, пишет что Анна Петровна, мать Глеба, слегла – с сердцем плохо. Бедная женщина…
Достаю из тумбочки блокнот, который по моей просьбе приволок Саня. В этом старом потрёпанном блокноте одна из моих самых ценных вещей – фотография Глеба. Молодой, весёлый, в гвардейской форме и голубом берете, и – самое главное – ЖИВОЙ! Этого больше не будет, таким он остался только на этой фотографии. На обороте надпись: «Другу Михе на долгую память» и витиеватая размашистая подпись. Долгую память, Глеб, очень долгую – на всю жизнь.
Возвращение в родной город не принесло много радости. Счастливые слёзы матери и сестры, расспросы брата и старых приятелей «ну как оно?». Как? Заебись! Лучшего не испытывал! Не желаете сами попробовать? Двухгодичная путёвка в адский санаторий под названием Герат на базе отдыха Афганистан, питание и проживание бесплатно! Соглашайтесь, выгодно! Так как? Нет, не желаете? Зря, ой зря…
Наконец, оставшись один, бреду к кладбищу. Оно у нас недалеко, совсем рядом. Твой последний путь был не таким уж долгим, братишка. Прохожу мимо могил бати, деда, бабки – простите, я сегодня не к вам. Свежие могилы отыскать нетрудно. Могила Глеба до сих пор вся в венках, из-под которых виднеется краснозвёздная пирамида надгробия. Аккуратно раздвигаю венки и смотрю на фотографию. Достаю из кармана флягу, в который был припасён спирт и делаю несколько глотков, усаживаюсь рядом с могилой, тяну руку к фотографии.
- Спи спокойно, воин. Пусть земля тебе будет пухом, братишка.
Выкурив несколько сигарет, я ухожу – может ненадолго, может навсегда, одному Богу это только известно. Как бы там ни было, мы встретимся, Глеб, а на небе или всё-таки мне ещё суждено вернуться к тебе сюда будет видно, мой лейтенант.
©Рэйвенхарт 27.11.2010 02.22